Версия для печати

«Игра в джин» в театре «Современник»

Спектакль может быть назван таким вот ходячим учебником мастерства

Театры, которым небезразлично то, что о них говорят, всячески пытаются отложить встречу с критиками. Одни называют первые спектакли предпремьерными показами, другие просто ссылаются на мудрость классиков – считается, что Немирович-Данченко настаивал на том, что премьера созревает к 8-10-му представлению. Как бы то ни было, на третьем спектакле «Игра в джин» в «Современнике» побывали, среди других, Наина Ельцина, Алла Пугачева и Максим Галкин и многие другие друзья театра.

«Современник» - богатый театр. В хорошем смысле. И актерами, и материальные возможности позволяют строить масштабные декорации, хотя известна мысль, что для театра достаточно, когда есть актер и коврик. «Игру в джин», наверное, тоже можно представить среди простых интерьеров – стол и два стула, - а что еще нужно для небольшого дома для нездоровых пенсионеров, пусть и американских? В «Современнике» однако выстроен большой павильон, стены которого, когда это необходимо становятся прозрачными, когда это не нужно – вмиг тускнеют, приобретая обшарпанный неприглядный вид (сценография и костюмы Павла Каплевича). Кроме того и на заднике, и по другим стенам время от времени начинают разгуливать тени (режиссер видеоряда – Роза Гиматдинова, видеопроекции – Марии Нашикиной, Михаила Карцева и Сергея Рылко), а страшноватые звуки воспринимаются как мелодии, которые родиться могут на шаткой для здешних обитателей границе между тем и этим светом (композитор – Александр Бакши, постановка звукового действия – Людмила Бакши). Это перечисление (а среди главных надо еще назвать и художника по свету Дамира Исмагилова) убедит любого, что над спектаклем, помимо режиссера Галины Волчек, работала большая команда, а Волчек – было на кого опереться.

Пьеса Дональда Кобурна – не новая, кто-то наверняка вспомнит, что какое-то время тому назад в Театре Маяковского шел спектакль, в котором героя играли Карпова и Самойлов. И в общем, когда в театре есть достойные «старики», с конца 70-х у режиссера всегда есть «про запас» эта история, к слову, в Америке получившая в 1978 году престижную Пулитцеровскую премию. Бог весть почему – никакими особенными поворотами пьеса не выделяется из пусть небогатого, но все-таки портфеля пьес для пожилых народных артистов, которые еще готовы поиграть, когда еще есть порох в пороховницах.

В переполненном зале «Современника» публика ждет любимых актеров, и Валентина Гафта, который появляется первым, и Лию Ахеджакову встречают овациями. Им в общем больше ничего и делать не нужно, из зала на них устремлены шесть сотен пар влюбленных глаз, тут есть и те, кто, судя по возрасту, мог видеть их первые спектакли в «Современнике», «Обыкновенную историю» и «Балалайкина», с которых начинал Гафт, и «Из записок Лопатина», ставших дебютом Ахеджаковой на сцене «Современника». Но немало и совсем молодых, модных, модельного вида девушек, которые полюбили актеров по более или менее недавним, а может и давним киноролям. Чтоб не томить, скажу: те и другие в финале отбивают ладоши, не давая усталым артистам уйти со сцены. Разочарованных нет. Хотя пьеса, что скрывать, банальная: оба, и Веллер, и Фонсия по разным причинам попали в этот приют, обоим заняться особо нечем, за дверями обители они никому не нужны, а здесь, среди больных и умирающих – им больше не с кем общаться. Были бы помоложе – речь о героях, не об актерах, – можно было бы затеять «Старомодную комедию», - у Кобурна, конечно, никакого светлого арбузовского финала быть не может. Что же остается? Неравнодушие, страсть к игре, игре в джин, которая становится синонимом необъявленной вслух страсти к жизни, желанию жить. Так что финальная гроза, которая в спектакле напоминает Страшный Суд, этих людей застает не в апатии, которая тоже ведь – грех, может, куда пострашнее, чем любовь к азартным играм.

За два с лишним часа, что идет спектакль, героиня успевает несколько раз поменять платья, продемонстрировать и такие знакомые и даже любимые интонации Ахеджаковой – лукавой, простодушной, даже доверчивой, но одновременно и гордой в своем непродолжительном бунте против грубостей, которые позволяет себе ее партнер по игре в джин. Гафт – тоже узнаваемый, родной, сыплющий сентенциями, вроде: я «болен старостью… И смертность тут – невероятная!». Пьеса – бродвейская, афоризмы – залог успеха у публики. В каком-то смысле пьесу Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» можно счесть ответом на «Игру в джин», - и там, и тут много говорится о случайностях и закономерностях в игре, которая вроде бы не знает жестких правил. Героиня бесконечно выигрывает, это бесит героя. Он смешон в этой подростковой страстности, она – принимает выигрыш как нечто необязательное и совсем неважное. Однако «брейгелевские» тени, которые бродят по стенам, придают происходящему мистический оттенок. Мысль понятна: великое может быть наступает на пятки и ему, и ей. И этот поздний азарт, конечно, расцвечивает последние дни героев, и вот уже Фонсия с удовольствием, хотя и беззвучно подпевает здешней странной «музыке сфер».

В спектакле так много всего, срепетированного, пройденного, это чувствуется, шаг за шагом, по каждому миллиметру текста, что совершенно ненужным воспринимается слово, которое так часто сегодня произносят на улице, а в исполнении Ахеджаковой кажется совершенно ненужным и лишним. Хорошо и без него, хотя публике и оно тоже нравится.

Этот спектакль может быть назван таким вот ходячим учебником мастерства, той старой актерской школы, где, независимо от возраста, актер должен уметь быстро спрятаться под скамейку и легко выбраться из укрытия, как это с легкостью проделывает Ахеджакова. Разнообразие интонаций – один из многих, очень многих штампов, среди десятков других, замечательных, любимых публикой, не портящей, наоборот – украшающей игру, которые актер по первому требованию может предъявить, «как большевистский партбилет». Впрочем, большевистские партбилеты – это что-то другое, не из арсенала «Современника».

Григорий ЗАСЛАВСКИЙ
«Независимая газета», 12 декабря 2013 года