Версия для печати

Много дыма из ничего

Римас Туминас показал «Горе от ума» в «Современнике»

В московском «Современнике», который расположен всего в пяти минутах ходьбы от памятника Грибоедову на Чистых прудах, в воскресенье состоялась премьера «Горя от ума». На эту постановку возлагались большие надежды: к режиссеру Римасу Туминасу в Москве относятся с беспримерным почтением. Однако с комедией Грибоедова у литовца явно вышла осечка: спектакль получился невнятным и глупым.

Премьера в «Современнике» - светское мероприятие. Перед началом в фойе прогуливались Михаил Горбачев, Слава Зайцев, Марк Захаров, Валентин Гафт, а за безопасностью знаменитостей, как обычно, надзирали шкафоподобные секьюрити в одинаковых костюмах и с рацией в правом ухе. Когда в зале потух свет, один из них приземлился на приставной стул и не без интереса стал наблюдать за актерами.
На сцене было в первую очередь дымно. Посредине торчала внушительная печка, которая как две капли воды походила на колокольню Ивана Великого, а рядом - поленница дров. Печка пыхтела, из нее вырывался дым, а вокруг на цыпочках ходили персонажи Грибоедова. И Лиза (Дарья Белоусова), и Софья (Марина Александрова), и Молчалин (Владислав Ветров) - все, как один, меломаны, знающие толк в игре на скрипке. Гаму и дыму прибавилось, когда на сцену, корча устрашающие рожи, ворвался Фамусов (Сергей Гармаш), больше похожий здесь не на папу, а на блатного «пахана». Как и положено "паханам", у Павла Афанасьевича имеется своя «шестерка»: буфетчик Петрушка (Евгений Павлов) ведет себя в спектакле Туминаса, как ручной пес - то на обидчиков рычит, то к хозяину ластится.
Все ждали появления Чацкого, в том числе и качок-охранник, бесстрастно глядевший на сцену. Александр Андреевич, судя по всему, вернулся в Москву из дальних странствий на аэроплане, который, к удовольствию публики, пролетает по небу дважды: в самом начале спектакля и после финального «Карету мне, карету!». Игру Ивана Стебунова в роли Чацкого не охарактеризуешь иначе, как «мильон кривляний». Беспричинные рыдания сменялись неврастеническим хихиканьем, а самые важные свои монологи актер тарабанил с пулеметной бодростью. Устроившись у печки, Чацкий внес свою лепту в дымовую завесу, затянувшись сигаретой. Когда он наконец дошел до сакраментальной фразы: «И дым отечества нам сладок и приятен», не выдержал даже зритель-охранник. «Чувак уже накурился», - мрачно и неожиданно громко изрек он в пустоту, ни к кому не обращаясь. В одной фразе этот искусствовед в штатском выдал, пожалуй, самую точную рецензию на игру Чацкого.
Догадаться, для какой цели Римасу Туминасу вообще понадобился Грибоедов, было, глядя на сцену, решительно невозможно. Как обычно, он насытил свой спектакль занимательными трюками, которые так удобно описывать в рецензиях, но не придал им ровно никакого смысла. После антракта режиссер окончательно потерялся и даже перестал делать вид, что ему интересна эта пьеса. Чацкого спеленают в смирительную рубаху сразу же, как только он прочтет монолог о французике из Бордо, после чего гости Фамусова, избавившись от этого надоедалы, начинают с наслаждением смотреть концерт с участием заезжих артистов. Туминас решительно отобрал грибоедовский текст у всех этих князей, графинь и княжон: они нужны разве что для антуража. Репетилову и Загорецкому парочка монологов, впрочем, оставлена, но, когда они произносятся, зритель об этом может только пожалеть.
Жальче всех старуху Хлестову. Вначале ее должна была играть Елена Яковлева, но, к несчастью, актриса попала в больницу, после чего режиссер недолго думая, заменил ее мужиком - на премьере играл Валерий Шальных. Актер вряд ли будет хвастаться этой ролью перед знакомыми. Все, что от него требуется, - надеть старушечий чепчик, сесть в инвалидное кресло и прокатиться по сцене, попутно посылая воздушные поцелуи в зал. Мужчина, переодетый в женщину, - это безошибочный ход, пользующийся успехом у публики всех времен и народов, но вряд ли кто-то ожидал, что тонкий и изысканный Туминас не побрезгует этой ничем не оправданной сценической пошлостью. Пошлого в этом спектакле вообще вдоволь, и в первую очередь в актерской игре. «Шумим, братец, шумим», - могли бы они печально сказать о себе. От нечего делать актеры публике то романс «Темная шаль» споют, то по сцене колесом пройдутся. Балаболка Чацкий иногда отбарабанит какой-нибудь монолог, но это решительно никому не интересно: ни Фамусову, ни Софье, ни Михаилу Горбачеву, ни его охраннику. Из-за печной заслонки по-прежнему валит дым. В дыме здесь нет недостатка, а вот огня в новом спектакле Римаса Туминаса нет совсем.

Глеб СИТКОВСКИЙ

«Газета», 11 декабря 2007 года