Версия для печати

Три секрета Филиппенко

Награда нашла популярного актера в “МК”

Награда всегда найдет героя, если герой настоящий. В этом мы в очередной раз убедились, когда в длинном коридоре “МК” появился Александр Филиппенко. Артист пришел получить нашу театральную премию, которую мы вручали лучшим людям театра аж в прошлом году. Почему известный артист, мастер художественного слова явился с таким опозданием, и чем он так занят, мы и узнали у Александра Филиппенко.

Он ворвался в редакцию — и этот глагол лучше всего характеризует состояние уже немолодого Филиппенко. Он энергичный, реактивный, шебутной.

— Ух ты! Как тут у вас! И все члены Политбюро тут…

Это он про газеты прошлого века, развешанные по стенам. Бросает сумку. И розовым фломастером на стене выводит: “Александр Филиппенко — самый яркий представитель темных сил”. Это он на своих Азазелло и Сталина намекает, хотя лично усатого тирана не играл. Но всячески этому способствовал в спектакле “Сон Гафта, пересказанный Виктюком”. За что и был отмечен театральной премией “МК”.

— Александр, и почему же все-таки ты не пришел вместе с Валентином Гафтом за премией?

— Вот этой? Красивая!

И разглядывает фарфоровую тарелку, изготовленную, между прочим, специально для “МК” на Императорском фарфоровом заводе в Питере.

— Хороша! — говорит он. — Я в это время чистил коленку.

— ???

— У меня же была операция в больнице Академии наук — артроскопия. Старые хрящи мои подчищали — это первый секрет Филиппенко.

— И как теперь?

— Снова Филиппенко в рок-н-ролле!

— И что, ты хочешь сказать, что вот так запросто можешь…

— Да-да, я тебе говорю. Недавно мы с дочкой ездили в Лондон со спектаклем “Демарш энтузиастов”, где я рассказываю про горячие 60-е годы. И вот в рассказ я вставил классическую фонограмму “Рок вокруг часов” и станцевал.
Вообще моя бесконечная благодарность “МК”, потому что, как вы отметили нас премией, мы до сих пор с Валентином Иосифовичем продолжаем репетировать этот спектакль, хотя сыграли его много раз. Я хочу сказать, что ваша премия — серьезная мотивация.
Но тут тебе скажу второй секрет, только Гафту не говори (переходит на шепот заговорщика): Чем больше мы играем, тем больше я ощущаю разницу наших театральных школ — МХАТа и Вахтанговского театра.

— И в чем же она?

— В отношении к формотворчеству. И Виктюку здесь нет равных. У меня-то с ним пять спектаклей сделано, а у Гафта — первый. Ведь он так и называется “Сон Гафта, пересказанный Виктюком”. А я для своих добавляю: “При участии Филиппенко”. Знаешь, что люди после спектакля пишут в Интернете?

— Хочешь сказать, что владеешь Интернетом?

— Не я, помощники. Но обещаю — буду владеть. Так вот что пишут молодые, особенно меня одна девушка поразила: “Мне казалось, я все знаю про то время. Но как же, оказывается, было страшно”. А ведь она в то время не жила, не претерпела. Поэтому я всегда говорю: “Ходите в театр. Если хороший спектакль, вы вместе с актером проживете еще одну жизнь и станете долгожителями”.

— Скажи, ты больше артист или чтец?

— Нет, не чтец. У меня — опыт литературного театра. Вот сейчас филармония отмечает 100-летие со дня первых публичных концертов Закушняка. А для мастеров художественного слова Закушняк — это как икона, как Станиславский для театра. Ой, потрясающая история у меня была, когда я, еще будучи артистом Таганки, сдавал худсовету филармонии рассказ Горького “Рождение человека”. Это про то, как мужик помогал бабе рожать. Там даже слова есть: “Я перегрыз пуповину…” И вот после прочтения один из членов худсовета серьезно так говорит: “Когда вот этот актер с Таганки стал перед нами рожать, это было не по Закушняку”. А стенографистка, которая записывала все, невольно сказала: “А нам было интересно”. И это принципиальный вопрос — интересно или неинтересно зрителю.
Вот сейчас я готовлюсь к съемкам моноспектакля “Один день Ивана Денисовича” по Солженицыну. И мне нужно пройти, как между Сциллой и Харибдой, промеж Закушняка и Станиславского. Вот в чем мой третий секрет.

— Почему ты выбрал именно Солженицына?

— Это случай в чистом виде. Два года назад, когда был мой вечер в библиотеке иностранной литературы, я с тогда еще живым Давидом Боровским придумал, в каких декорациях читать Солженицына. Там же была Наталья Дмитриевна. Но Давид умер, работу доделал его сын — Сашка. И я выпустил “Ивана Денисовича” в театре “Практика”. Александр Исаевич спектакля не видел, но через Наталью Дмитриевну прислал мне записку. А в ней написал: “Хорошо, сокращайте, но не дописывайте”. И как мы с ней ни сокращали, всё 2.10 получается. Хочется в каких-то точках текста задержаться и сигнал в зал послать. Знаешь, все сигналы доходят. И зал встает. Теперь главное — телефильм сделать. Снимать будет изумительный документалист Сережа Мирошниченко.

— С театром понятно, а что с кино?

— Кино нет — отказываюсь. По одной причине — все знакомо. Я все, что предлагают, играл, неинтересно. Вот сейчас пойду с Валентином Иосифовичем репетировать — через несколько дней спектакль. Между прочим, мы родились с ним в один день — 4 сентября. Поэтому у нас такая дружба.

Беседовала Марина РАЙКИНА
«Московский комсомолец», 9 июня 2010 года